О слепой проницательности

  Что, говорите, театру абсурда едва полвека? Да ничего подобного!
  Господи! Господи Боже, да как же это возможно-то стало? Они же ведь тоже люди, эти иудеи. Такие же, как... как я. Господи!
  Мы читаем обычно Евангелие небольшими отрывками, в которых зачастую аккуратно вырезаны реплики собеседников Христа и оставлены только его слова о себе, об Отце, о его целях. Во всяком случае, при чтении маленькими отрывками внимание концентрируется именно на этом.
  На самом деле это ещё одна огромная и гноящаяся язва на теле нашей церковной жизни. В первые три дня Страстной должно, по идее, быть вычитано всё Четвероевангелие целиком (иоанново только немного не до конца). И мы, слушая это чтение, должны были всё узнать ещё будучи оглашенными. Когда благодать призвания ещё окрыляет.
  Но не случилось.
  А сейчас хочется обхватить руками голову, забиться куда-нибудь в уголок и сидеть там, скуля от боли в зубах, неподвластной никакому стоматологу.
  Разлад.
  Разлом.
  Раздрай.
  Именно такими словами можно хотя бы приблизительно охаратеризовать отношения воплотившегося Адонаи со своим народом. Но пойдём по порядку.
  Проходя по одной из улиц Иерусалима Христос видит слепого. Ни слепой не говорит ни слова, ни Христос не спрашивает его ни о чём. Только, плюнув на землю, мажет глаза слепого и шлёт его к силоамской купели.
  О, это не простой слепой!
  Давайте прочитаем внимательно. Во-первых, Христос нигде не говорит, что, умывшись, слепой прозреет. Ни слова. Слепой тоже не говорит ничего. Ни звука. Всё, что он знает о Спасителе — его имя. Но и имя не говорит ему ничего особенного. Однако он просто идёт и умывается. Сей ли согрешил или родители его? Да ни то, ни другое! Ему была дана такая вера и такое чутьё путей Божиих, что Петру впору рвать свою бороду в клочки от зависти. И слепой этим даром воспользовался, развил его и приумножил. Теперь в его слепоте нет нужды.
  И ещё раз перечитаем этот эпизод. Даже Иоанну Крестителю потребовались какие-то ободряющие слова, чтобы совершить то, что он должен был совершить. Но не нашему слепому.
  И вот, поражённые соседи ведут слепого к фарисеям: пусть, мол, ботаники разберутся, что произошло.
  Что же они? Ну ладно, пусть они не верят. Не всем дано и слишком трудно, когда жмёт череп. Но опять эти тупые прогоны про субботу? Нашлись среди них и более логичные люди, намекнувшие, что без помощи Божией такие вещи сотворить довольно сложно. И фарисеи опять подрались.
  Охая и потирая синяки, они заметили бывшего слепого и, словно с трудом вспомнив, кто он такой, попросили дать оценку Иисусу. Очевидно, они рассчитывали на ответ:"Не знаю", — с тем, чтобы тут же объяснить, как правильно. Ошибочка вышла: у зрячего было на этот счёт своё собственное мнение. Его он и оглашает — смело, остро, безо всякой политкорректности.
  Зачем-то приглашают родителей зрячего. Очевидно, фарисеям казалось, что это — по-авангардистски. Родители, впрочем, тоже хороши:"Сынок наш большенький уже, спросите его сами".
  Что творится в этой сцене дальше — это что-то: "Хвали Бога, потому что человек тот — грешен". Они бы ещё сказали:"Так как тебя грешник исцелил, то надо тебе глаза выколоть, чтобы не пользоваться благодеянием грешника". Сказали бы так — было бы ещё интереснее.
  Фарисеи продолжают допытываться, что такого сделал Иисус, чтобы слепой стал зрячим. А зрячий к тому времени, очевидно, устал от постоянных допросов, и теперь отвечает очень жёстко и саркастично:
"Я вам уже говорил. Вы тоже хотите быть его учениками?"
"Очень странно, что вы называете себя учениками Моисея, а Иисуса не знаете. А я вот думаю, что они между собой как-то очень хорошо связаны."
  Как они взъелись! Хорошо хоть не прокляли тут же — просто прогнали.
  Зрячий показал впечатляющую веру, так что Христос находит его ещё раз и открывает ему главное.
  Зрячий был слеп, но видел, кто — пастырь. А фарисеи зрячи, но не видят пастыря. Стоять им в стойлах — не перестоять. Не попасть в единое стадо. В этом — трагедия иудейской интеллигенции: они так увлеклись ожиданием Мессии, что когда Мессия так пришёл, оказалось, что своим приходом он это ожидание-то и разрушил.
  В этом разговоре Христос очень чётко обозначает своё отношение (в частности) к предающему его: это не с Христом случаются события, это он творит дела. Это не его убивают, это он полагает свою душу. Если бы не посредством Иуды — так как-нибудь по-другому. Как Илуватар у Толкина, Христос вплетает дела греха в свои планы так, что они только помогают ему. Очень жаль, что пришлось вплетать одного из Двенадцати в эту историю: не для того Христос их собрал.
  И иудеи спорят и сомневаются, сомневаются и спорят: бесноват Иисус или нет? То, что слепой теперь видит — чудо или нет?
  Но все споры их — к одному. Они приходят и задают вопрос, ответ на который себе уже придумали. Они так надеялись, что Иисус продлит их блаженный сон:"Я не мессия", скажет он, как не так давно сказал Предтеча, и можно будет расслабиться и не обращать внимание на очередного пророка — будто их мало было у иудеев!
  Но Христос по своему обыкновению ломает выстроенную перед ним стену: "Сказал вам, а вы не слушаете. <...> Я и Отец — одно". И снова ему угрожают смертью.
  Иисус уходит на другой берег Иордана — туда, где начинал Креститель — и хотя бы тут чувствует небольшой отдых: истинные иоанновы ученики переходят к нему, ибо Креститель даже из тюрьмы умудрялся выполнять обязанности Гласа В Пустыне.
  Нелюбимый в Капернауме как соотечественник, преследуемый в Иудее как хульник, Христос отныне действительно "Не имеет где главы приклонить". Слишком уж люди привыкли к наместникам и уже не желают возвращения Истинного Царя.
 
  To be continued...