Глава 11
Дул пронизывающий ветер.
Февраль выдался особенно морозным, безоблачным и бесснежным. Голубое небо днём было столь же безжалостно холодным, что и звёздная синь ночью. Снег слежался и хрустел на высоких частотах, создавая впечатление, что вся планета промёрзла и стала настолько хрупкой, что вот-вот рассыплется на осколки от неосторожного прыжка. Мерзли руки, даже в перчатках. Мёрзли ноги, даже в зимних ботинках. Мёрзло лицо от ветра. Мёрзли даже глаза — Кифа необыкновенно отчётливо чувствовал, как слёзная жидкость испаряется прямо с роговицы прочь в космическое пространство над головой.
Он медленно возвращался домой по освещённой фонарями улице, плохо понимая, куда именно идёт и когда именно доберётся до своей цели. Это было неважно. Дорога, впрочем, была знакомой с детства, и потому не требующей разумных усилий, чтобы идти по ней. В голове медленно сменялись мантры, собираясь в спирали, а иногда и в кольца — спутанная пружина, слетевшая с упоров: ни растяжения в ней, ни сжатия, один беспорядок и безвыходность. В жизни Кифы больше не было Ольги.
Говоря откровенно, он не мог подумать эту мысль, не мог сказать её даже себе. Последние месяцы он ощущал, как интерфейс общения с Ольгой постепенно переставал отвечать. Как будто он ехал на велосипеде, переднее колесо которого внезапно перестало немедленно отвечать на поворот руля, вместо этого поворачивая не так и не тогда. Или как будто он пытался открыть дверь ключом, но ключ лишь проворачивался в скважине, не оказывая ни малейшего влияния на засов.
И вот этот интерфейс умер насовсем, превратившись в безжизненную оболочку GUI-приложения: вроде бы кнопки там же, но взаимодействие с ними не порождает событий.
Связь с Ольгой, право принадлежать ей, потребовало от него множество жертв. И он был готов принести их, и принёс. Разве не его обходят стороной его ближайшие родственники? Разве не его мать — собственная мать! — говорит теперь с ним всегда одинаковым тихим пустым голосом? Что он сказал последнему позвонившему ему приятелю? “Я занят сейчас. И вообще, мне немножко не до того.” Тот после этого не перезвонил. И никто не перезвонил. И вообще у него на телефоне за последний месяц ни одного входящего звонка. И сотня исходящих. Все на один номер.
Полчаса назад он болтался во чреве в остальном совершенно пустой маршрутки, в очередной раз пытаясь оказать первую помощь их с Ольгой любви. Микроавтобус двигался как катафалк, подпрыгивая на намёрзших кочках испортившейся за зиму дороги.
– Послушай, Оля… нет, послушай… послушай… послу…
– Что я должен изменить? Я, да. Я всё, что хочешь, разве ты не знаешь? Ну хочешь, я от матери съеду на квартиру, съедемся вместе…
– Оля… Я всё понимаю, у тебя работа, у меня работа, у всех работа. Но ведь есть мы. Ради нас. Я же обещал тебе, что никогда не перестану любить тебя.
– Оля.
– Оля.
– Не молчи. Пожалуйста. Скажи что-нибудь. Я не знаю. Это же ты. Скажи, что хочешь. Что ты хочешь?
Мягкое нёбо саднило, будто в нём торчал скальпель. Горло перехватывало.
– Я так больше… не могу… Без тебя…
В дырявом пустом салоне было страшно холодно и пусто. Он ехал в ней, словно последний леденец в жестяной коробке, не болтаясь и стучась о борта наяву, конечно, но чувствуя себя совсем так.
– Я понимаю… — он вдохнул ещё раз. Последний? — Прощай, Ольга. Я больше тебя никогда не побеспокою.
Он повесил трубку нажатием кнопки. Ощущение было такое, будто этим движением он вогнал под рёбра кинжал. Себе? Ей? Кифа не вполне был уверен.
То было полчаса назад, и тогда его сердце было полно боли и горечи. Сейчас он не ощущал вообще ничего. Он расстегнул куртку, чтобы вернуть телефон во внутренний карман, да так и не застегнул её. Ветер пронизывал свитер и рубашку сквозь распах, но он едва осознавал это. Ветер забирался ему за шиворот, обнимал за шею, теребил щёки так, что они уже перестали покалывать. Это всё происходило с другим Кифой, с реальным. Призрачный Кифа не чувствовал ничего подобного, и сейчас “я” Кифы присутствовало как раз в призрачном теле, вопреки обычаю — наблюдая безмысленно за настоящим.
Он остановился на перекрёстке, дожидаясь зелёного света — всё-таки, работавший где-то в глубинах сознания автопилот пытался сохранить ему жизнь — и мимо него прошла — сердце гулко бухнуло где-то в основании горла — не Ольга. Её куртка и её рост, и даже почти её рыжие волосы. Но не она.
Хотя бы потому, что это было невозможно физически — Ольга всего полчаса назад была на другом конце города.
Хотя бы потому, что в мире Иакинфа такого человека больше не существовало.