О поливке горчичного дерева

Приближался праздник опресноков, называемый Пасхой. Ученики наверняка расслабились — уж конечно, в доме благоволящего к учителю ничего плохого случиться не может(кстати, интересно бы знать имя владельца Сионской горницы; кто он был? как сложилась в дальнейшем его судьба?), да и саддукеи со священством всё больше зубами скрипят, без какого-либо эффекта. Может, пронесёт?

И они дурачатся, и выясняют кто из них круче, и, разгорячённые немного вином, приветствуют речи Спасителя: “Вот, сейчас ты говоришь всё прямо, без всяких притч. Теперь-то мы тебе уж точно верим”. Ныне ли веруете?

Прямо в это усыплённое “Don't disturb me now, I can see the answers: 'till this evening is this morning, life is fine” Христос роняет страшные слова: “Вот хлеб. Это моё тело, которое отдаётся за вас. Делайте так в память обо мне.” Где-то на противоположном конце стола Филипп и Нафанаил оборвали тягучую песню рыбаков Галилеи, которую напевали вполголоса. Симон Зилот поперхнулся куском ягнятины. Иоанн забыл выдохнуть.

Вы только подумайте: в этом месте трапезы председящий должен предлагать сотрапезникам слова псалмов, повествующих об исходе евреев из Египта, а он? А он...

Меня поразил этот момент в нынешнее чтение. Что вы будете делать, когда вам подадут чашу со словами: “Эта чаша — новый завет моей кровью”? Напомню, старый завет был — “помажьте косяки дверей кровью агнца и ваши первенцы останутся жить, а сами вы сможете покинуть Египет”. Именно эти смыслы всплывали в голове каждого еврея, а уж тем более думающего и совестливого, какими наверняка были апостолы.

На праздничном пиру вместо ночной прохлады повеяло жаром открытой, отчаянно кровоточащей раны. Если уж хлеб был назван телом, то куски пасхального агнца уж точно приобрели привкус человечины — в воображении присутствовавших.

Что восприняли ученики из того огромного массива информации, который Иисус следом им вывалил на прощание — только он один и знает. Но вряд ли много: “Вот, у нас есть два ножа”, — отвечают они на явную метафору (и почему-то кажется, что это опять был Пётр). “Достаточно”, — в смысле, хватит. Довольно. Хватит огорчать Учителя.

А дальше начинается кошмар. Славянский текст сдержанно называет состояние Христа “подвигом”: “И быв в подвизе, прилежнее моляшеся”. В греческом стоит гораздо более значительное ἀγωνίᾳ. Конечно, это не та “агония”, которая предсмертные муки, это та ещё, древняя агония, слово, которым обозначали, скажем, схватку борцов на ринге или сшибку двух кавалеристов. Или просто битву не на жизнь, а на смерть. Но тем не менее.

Иисус был не только единородным, но и возлюбленным сыном, поэтому в своей смертной борьбе он не был оставлен до конца. Интересно, о чём они говорили — Иисус и ангел?

Это, кстати, и нам даёт надежду: если мы готовы идти до конца, выполняя выпавшее нам на долю, то поддержка не заставит слишком долго ждать. Никто не говорит, что будет легко, напротив, придётся потеть кровью. Но это будет возможно. Пусть едва-едва, но всё-таки — выполнимо.

Это была заметка в скобках, вернёмся, однако, к тексту.

Несмотря на последнее предупреждение, Иуда продолжает своё пике.

Несмотря на очевидное чудо, храмовая стража пленяет Христа.

Несмотря на страх, рассеявший остальных, Пётр — и Иоанн, как повествует он сам — идут за Христом.

Несмотря на предостережение, Пётр всё-таки отрекается. (Я говорил уже, что это — избыток конспирации? Вряд ли можно обвинять в трусости одного из тех двоих учеников, которые пошли вслед даже взятому под стражу Учителю).

Несмотря на отречение, Господь не лишает Петра своего взгляда. Плачь, Пётр, плачь. И мы с тобой будем плакать.

Храмовая стража издевается, первосвященники и старцы требуют чуда и мгновенного превращения Израиля в мировую державу, Кайафа рвёт на себе дорогой лён и не менее дорогую шерсть, осуждая Христа, я же, забившись от величия происходящего и одновременно от ужаса перед ним куда-то в щель между половицами, только и знаю, что кричать внутри себя: Господи, помилуй!

Об ОЧЕНЬ важном

Уважаемые все!
Я — православный христианин и прихожанин РПЦ МП. В эти дни мы вспоминаем скорбные события одной пасхальной недели в Иудее где-то в начале I в. по Р.Х. Конкретно 13 апреля выпадает на пятницу, которая в наших кругах имеет эпитет Страстной. В связи с этим прошу желающих поздравить меня с какими-то моими личными датами, сколь угодно круглыми, сохранить свои пожелания до понедельника, 16 апреля.
Попытку поздравить меня сегодя, 13 апреля 2012 года, буду расценивать как личное оскорбление.
Непоздравление меня вообще не возымеет никакого эффекта.
DIXI.

О двери гроба и преддверии царства

Вот и сбылась мечта Ирода. Наконец-то встретился он с Иисусом, называемым Христом, и смог с точностью установить, что он и Иоанн — разные люди. Теперь он будет спать спокойней. Ещё и с Пилатом помирился. Вообще замечательно! Не беда, что из-за отсутствия у них обоих моральной чистоплотности и абсолютного запрета на определённые вещи умер человек. Это всё, конечно же, ерунда.

Но хватит подражать Остеру.

Какими бы страшными извергами Пилат с Иродом не были, они-то как раз сразу поняли, что галилейский проповедник никакого вреда, окромя пользы, принести не способен. Кто же виноват в случившемся?

Если бы в Иудее Iв. по Р.Х. существовало бы развитое гражданское общество, это ничего бы не изменило. Переизбрание Пилата до потери пульса не поменяло бы местами Варавву и Христа. Если мы не научимся маленьким, но очень важным вещам: не вестись на вбросы, проверять источники информации, думать, прежде чем делать, и думать прежде всего о человеке, каждом конкретном — то все так же погибнем, под этой колонной или под той, не так уж и важно.

Но я всё не о том. Устал.

”Крест твой, Господи, жизнь и заступление людям твоим есть” — поём мы на утрене Пятницы. Мне кажется, эти слова немного затёрлись. Here, I’ve fixed it: “Электрический стул твой, Господи, жизнь людям твоим есть”. Или так: “О, живоносная рабочая плоскость гильотины!” Пробирает? Мне для себя приходится время от времени приходится проводить такую дефибрилляцию, чтобы не потерять чувствительность, чтобы слова, которые я пишу здесь и озвучиваю в храме по Триоди, звучали искренне, не автоматически.

Вели же с Иисусом и ещё двоих. Видимо, этот факт был крайне важен для современников: Спасителя смешали с обычными уголовниками. Уже одно это, мне кажется, должно бы научить нас обходить любую светскую власть по очень широкому радиусу: когда-то однажды именно светские прозекуторы стояли за исполнением того приговора, за который нам уже почти две тысячи лет ужасно стыдно(должно быть, во всяком случае) как биологическому виду.

В том же, что сведения Луки о поведении рядом распятых отличаются от сведений других евангелистов, я не вижу большой проблемы. Как уже отмечалось ранее, Лука тесно общался с Богородицей, которая стояла ближе всех к страшной сцене. Разумеется, ей было лучше видно и слышно, и разумеется, она помнила, кто и как обращался с её возлюбленным сыном в последние часы.

Очень яркий подмеченный момент — возвращение горожан обратно в город от места казни. Они идут, ударяя себя в грудь. Вместо потехи получилось как-то ужасно неудобно, более того — прямо-таки чудовищно страшно.

У меня не хватает слов, чтобы здраво говорить о Пятнице, хоть я и знаю, что должен. Должен помнить, что Бог изначально не мог последовать за нами в смерти — и приобрёл это качество и, более того, воспользовался им. Должен помнить, что, чуждый мести, он воскресил в момент своей смерти мёртвых родных горожан — родных тех, кто только что осудил его. Должен помнить, как за всё нарастающим напряжением событий последовала — тишина. И глас хлада тонка.

Не устану благодарить Иосифа с Никодимом.

О том, о чём не смог сказать, умолчу сегодня. Умолчу, ибо плоть есмь человеча.

Буду тихо ждать христова гласа. Марию, между прочим, он назвал по имени.