О двери гроба и преддверии царства

[honestas]

Вот и сбылась мечта Ирода. Наконец-то встретился он с Иисусом, называемым Христом, и смог с точностью установить, что он и Иоанн — разные люди. Теперь он будет спать спокойней. Ещё и с Пилатом помирился. Вообще замечательно! Не беда, что из-за отсутствия у них обоих моральной чистоплотности и абсолютного запрета на определённые вещи умер человек. Это всё, конечно же, ерунда.

Но хватит подражать Остеру.

Какими бы страшными извергами Пилат с Иродом не были, они-то как раз сразу поняли, что галилейский проповедник никакого вреда, окромя пользы, принести не способен. Кто же виноват в случившемся?

Если бы в Иудее Iв. по Р.Х. существовало бы развитое гражданское общество, это ничего бы не изменило. Переизбрание Пилата до потери пульса не поменяло бы местами Варавву и Христа. Если мы не научимся маленьким, но очень важным вещам: не вестись на вбросы, проверять источники информации, думать, прежде чем делать, и думать прежде всего о человеке, каждом конкретном — то все так же погибнем, под этой колонной или под той, не так уж и важно.

Но я всё не о том. Устал.

”Крест твой, Господи, жизнь и заступление людям твоим есть” — поём мы на утрене Пятницы. Мне кажется, эти слова немного затёрлись. Here, I’ve fixed it: “Электрический стул твой, Господи, жизнь людям твоим есть”. Или так: “О, живоносная рабочая плоскость гильотины!” Пробирает? Мне для себя приходится время от времени приходится проводить такую дефибрилляцию, чтобы не потерять чувствительность, чтобы слова, которые я пишу здесь и озвучиваю в храме по Триоди, звучали искренне, не автоматически.

Вели же с Иисусом и ещё двоих. Видимо, этот факт был крайне важен для современников: Спасителя смешали с обычными уголовниками. Уже одно это, мне кажется, должно бы научить нас обходить любую светскую власть по очень широкому радиусу: когда-то однажды именно светские прозекуторы стояли за исполнением того приговора, за который нам уже почти две тысячи лет ужасно стыдно(должно быть, во всяком случае) как биологическому виду.

В том же, что сведения Луки о поведении рядом распятых отличаются от сведений других евангелистов, я не вижу большой проблемы. Как уже отмечалось ранее, Лука тесно общался с Богородицей, которая стояла ближе всех к страшной сцене. Разумеется, ей было лучше видно и слышно, и разумеется, она помнила, кто и как обращался с её возлюбленным сыном в последние часы.

Очень яркий подмеченный момент — возвращение горожан обратно в город от места казни. Они идут, ударяя себя в грудь. Вместо потехи получилось как-то ужасно неудобно, более того — прямо-таки чудовищно страшно.

У меня не хватает слов, чтобы здраво говорить о Пятнице, хоть я и знаю, что должен. Должен помнить, что Бог изначально не мог последовать за нами в смерти — и приобрёл это качество и, более того, воспользовался им. Должен помнить, что, чуждый мести, он воскресил в момент своей смерти мёртвых родных горожан — родных тех, кто только что осудил его. Должен помнить, как за всё нарастающим напряжением событий последовала — тишина. И глас хлада тонка.

Не устану благодарить Иосифа с Никодимом.

О том, о чём не смог сказать, умолчу сегодня. Умолчу, ибо плоть есмь человеча.

Буду тихо ждать христова гласа. Марию, между прочим, он назвал по имени.