О старшем брате Тайлере

”Говорю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии.”

Фраза просто волшебная. Толкованием, мне кажется, её можно только испортить. Суть-то, конечно, в том, что фарисеи, кивающие на этих ваших мерзких налоговиков, сами имеют функцию праведности того же порядка малости. Перед лицом бесконечного Бога, в начале пути к необъятному совершенству большой разницы между фарисеем и мытарем, вообще говоря, нет. Да вообще никакой нет. Гораздо важнее производная от праведности по времени, скорость и направление изменения этой самой праведности. Поэтому осознающие, что им есть, куда стремиться, грешники, гораздо ценнее застывших в своей законной чистоте фарисеев.

А притча о блудном сыне, звучащая как завершающий аккорд после притч о потерянной овце и завалившейся куда-то драхме, хоть и нравится мне безумно целиком (ах, эти чисто языковые красивости “колико наемникомъ отца моего избываютъ хлебы, азъ же гладомъ гиблю”, “мертвъ бе и оживе, и изгиблъ бе и обретеся”, телец, который “упитанный”, “упитан” и “питомый”; ах, сюжет в целом!), но в данный момент интересует меня, в основном, с точки зрения старшего брата. Именно так, потому что невозможно постоянно жить в напряжении идущего издалека блудного сына. Это всегда возможно чисто технически — в силу бесконечности пути, — но разум не успевает адаптироваться и переоценить шкалу таким образом, чтобы то, что ещё вчера казалось простительным, сегодня стало предательством Отца.

Позиция старшего брата — это позиция духовной засухи, обмеления реки жизни, стагнации. Нет, он не предавал Отца и не расточал его имение. Но одновременно всё жаркое прошло мимо него: как свинина на “стране далече”, так и козлятина — и, тем более, телятина — в отцовском доме. Его жизнь — это тяжёлый и неблагодарный труд, за который он имеет столько, чтобы не страдать от голода, но не больше.

“You decide your own level of involvement.” Это всё случилось со старшим сыном потому, что он, как и его брат, отказался de facto — пусть и не произнося громких слов — от сыновства, оставив себе только наемничество. Легко подниматься вверх, когда тебя гонит проклятие тяжкого греха. Гораздо сложнее быть собственным проклятием. Пойти и найти, что сделать с собой, за что взять ответственность в доме Отца. Подгонять и нудить себя непрестанно. Тогда на глупые детские обиды, что кому-то достался телёнок, не останется ни времени, ни душевных сил.

Что и правильно.