![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
О цене райских яблок вне сезона
Apr. 18th, 2009 12:08 am Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни.
Чей путь непорочен, как не Христа? Он входит в Гефсиманский сад со всеми учениками, входит, чтобы принять самим себе определённую долю, чтобы растерять всех учеников, кроме двоих. Синоптики дополнят, расскажут о страшном молении; Иоанн то ли спал по молодости слишком крепко, то ли в самом деле решил, что трёх повторений достаточно.
Тогда не постыжуся, внегда призрети ми на вся заповеди Твоя.
И приходят войны с факелами, копьями и всяческим оружием, возбуждённые, чующие запах крови и жаждущие сопротивления. Иудин поцелуй тоже неинтересен Иоанну. Думаю, было так, что Иуда подошёл, облобызал, но Христос лишь в очередной раз попытался вытащить его оттуда, куда он сам себя заключил. Потому что сличая синоптиков и Иоанна, я прихожу к выводу, что Христос чётко отделяет Иуду от пришедших его арестовать. Иуде он говорит:"Не поцелуем ли предаёшь?" — а общается по факту своего ареста вовсе не с ним. Иуда — не от них, наособицу.
"Аз есмь!" — говорит Иисус храмовой страже. И храмовая стража понимает его правильно. Мень указывает — и мне это кажется справедливым — что эта фраза была не простым согласием. Это было То Имя, которое иудеи всегда заменяют словом Саваоф или Адонаи. Так что передние ряды стражи пятятся, натыкаются на задних и падают. Христу приходится чуть ли не приводить стражу в чувство и уж точно приходится напоминать страже, зачем они здесь. О, сколь велик Бог мой!
Оправдания Твоя сохраню, не остави мене до зела.
Пётр, Пётр! Ты горяч, и было бы хорошо, если бы ты поступил иначе? Не уверен. Но уж точно Христос взят под стражу не из-за того, что некому его было защитить. И даже двенадцать легионов ангелов были ни к чему. Одно слово Спасителя повергает стражу на землю — это ещё надо посмотреть, кто кого ведёт.
Ибо седоша князи, и на мя клеветаху, раб же Твой глумляшеся во оправданиих Твоих.
Снова на сцене появляется верхушка иудейского священства, и снова происходящее становится абсурдным. Словно в первый раз встретив Христа, его пытаются допросить о его учении. Сечас не время для проповеди, и даже побоями не заставить Христа говорить слова жизни. Развязываем узелок, завязанный по поводу проповеди Иисуса фарисеям и саддукеям — что в нём? А в нём то, что Христос всем всё сказал предельно буквально, и только упорствуя можно до сих пор не понимать его слов. Так что описанное синоптиками возмущение первосвященника — такой мерзкий театр, что... Господи, как же тяжко!
Воздрема душа моя от уныния: утверди мя в словесех Твоих.
Иоанн, тем временем, вводит Петра (вот они, смельчаки, не-разлей-вода; потом ещё приведу подтверждения этому) во внутренний двор архиерейского дома. Перебрав с конспирацией, Пётр отрицает знакомство с Галилеянином. Тут же ему и аукается его вспышка в Гефсимании: один из вопросов задаёт ему брат Малха, раба, которому Пётр отрезал ухо. Кричит петух, и Пётр понимает, что натворил. Не легко ему теперь будет...
И глаголах о свидениих Твоих пред цари, и не стыдяхся
( Самое главное )
Чей путь непорочен, как не Христа? Он входит в Гефсиманский сад со всеми учениками, входит, чтобы принять самим себе определённую долю, чтобы растерять всех учеников, кроме двоих. Синоптики дополнят, расскажут о страшном молении; Иоанн то ли спал по молодости слишком крепко, то ли в самом деле решил, что трёх повторений достаточно.
Тогда не постыжуся, внегда призрети ми на вся заповеди Твоя.
И приходят войны с факелами, копьями и всяческим оружием, возбуждённые, чующие запах крови и жаждущие сопротивления. Иудин поцелуй тоже неинтересен Иоанну. Думаю, было так, что Иуда подошёл, облобызал, но Христос лишь в очередной раз попытался вытащить его оттуда, куда он сам себя заключил. Потому что сличая синоптиков и Иоанна, я прихожу к выводу, что Христос чётко отделяет Иуду от пришедших его арестовать. Иуде он говорит:"Не поцелуем ли предаёшь?" — а общается по факту своего ареста вовсе не с ним. Иуда — не от них, наособицу.
"Аз есмь!" — говорит Иисус храмовой страже. И храмовая стража понимает его правильно. Мень указывает — и мне это кажется справедливым — что эта фраза была не простым согласием. Это было То Имя, которое иудеи всегда заменяют словом Саваоф или Адонаи. Так что передние ряды стражи пятятся, натыкаются на задних и падают. Христу приходится чуть ли не приводить стражу в чувство и уж точно приходится напоминать страже, зачем они здесь. О, сколь велик Бог мой!
Оправдания Твоя сохраню, не остави мене до зела.
Пётр, Пётр! Ты горяч, и было бы хорошо, если бы ты поступил иначе? Не уверен. Но уж точно Христос взят под стражу не из-за того, что некому его было защитить. И даже двенадцать легионов ангелов были ни к чему. Одно слово Спасителя повергает стражу на землю — это ещё надо посмотреть, кто кого ведёт.
Ибо седоша князи, и на мя клеветаху, раб же Твой глумляшеся во оправданиих Твоих.
Снова на сцене появляется верхушка иудейского священства, и снова происходящее становится абсурдным. Словно в первый раз встретив Христа, его пытаются допросить о его учении. Сечас не время для проповеди, и даже побоями не заставить Христа говорить слова жизни. Развязываем узелок, завязанный по поводу проповеди Иисуса фарисеям и саддукеям — что в нём? А в нём то, что Христос всем всё сказал предельно буквально, и только упорствуя можно до сих пор не понимать его слов. Так что описанное синоптиками возмущение первосвященника — такой мерзкий театр, что... Господи, как же тяжко!
Воздрема душа моя от уныния: утверди мя в словесех Твоих.
Иоанн, тем временем, вводит Петра (вот они, смельчаки, не-разлей-вода; потом ещё приведу подтверждения этому) во внутренний двор архиерейского дома. Перебрав с конспирацией, Пётр отрицает знакомство с Галилеянином. Тут же ему и аукается его вспышка в Гефсимании: один из вопросов задаёт ему брат Малха, раба, которому Пётр отрезал ухо. Кричит петух, и Пётр понимает, что натворил. Не легко ему теперь будет...
И глаголах о свидениих Твоих пред цари, и не стыдяхся
( Самое главное )
