О приквеле к гефсиманской драме

[honestas]

Сложней мне даётся Лука. Иоанна я понимал с полуслова буквально. И даже написав что-нибудь бойкое и якобы современное, обнаруживал у Златоуста, что изобрёл очередной велосипед. Не то здесь.

Вообще, Иоанны мне особенно близки: евангелие от Иоанна я больше всего люблю, златоустовы проповеди мне кажутся самыми заслуживающими внимания, а уж как меня заступал Креститель — не пересказать. Ну да ладно. Речь не об этом сейчас.

К сожалению, подвёл меня в этот раз Златоуст: оказывается, он то ли так и не собрался написать толкования на Луку, то ли за ним их никто не записал, но факт тот, что в собраниях его сочинений толкований на евангелие от Луки нет. Поэтому когда я уставился, подобяся овну трёхлетнему пред вратами поновленными, на первый стих четвёртой главы, я ощутил всю свою вторичность и полное бессилие перед основным текстом. По счастью, мимо проходил Уильям Баркли, который подкинул мне идейку-другую, и они оказались вполне ничего.

Например, до меня дошло, что сюжет с искушением Христа в пустыне нужно читать с конца. А конец там такой: “И диавол отошёл от него до времени”. До какого времени, спрашивается? А до моления о Чаше, разумеется. Всё-таки, несмотря на всю нашу свободовольность, наша воля испытывает давление. Давление среды, давление образования, иногда прямое давление лукавого — как нам повествует об этом богоглаголивый Лука. Эти сорок дней поста в пустыне — не проповеднический отпуск, не прихоть. Это исход того же уровня, каким был исход из Сионской горницы в ночь на известно-какую-пятницу. Матфей вот, к примеру, свидетельствует, что после пустынного искушения “се, ангели приступиша, служаху ему”, тогда как Лука аналогичную ангельскую помощь видит в эпизоде моления о Чаше: “Явися же ему ангел с небесе, укрепляя его.”. Что давило на волю Спасителя в Гефсимании, мы хорошо представляем. А в пустыне?

Мне видится, что лишённый всякой фантазии сын погибели просто попытался использовать и усилить как раз то, против чего Иисус и отправился бороться в пустыню. Искушение свернуть с дороги, которая уже тогда лежала через Голгофу — и должна была быть видна всеведущему по Божеству Христу — на какую-нибудь более удобную и длинную должно было быть очень сильно. Уже тогда ему не хотелось умирать, тем более — так. Но ради этого надо было факирствовать. Или властвовать. Или подкупать. Для этого надо было стать звездой и научиться продавать людям себя и свою идеологию. “Йоу, бадди! — как бы говорит Христу лукавый. — Раздавать демо-версии только после оплаты — плохой маркетинг!” Но оплата и является товаром. Наш мир создан без отладки, и поэтому в нём нет читов. Иисус пройдёт весь путь до конца, постоянно оставаясь самим собой, ни на минуту не ввязываясь в игру бесконечных масок и отражений, в которую мы все тут играем.

Дальнейший путь Христа как проповедника складывается, на первый взгляд, как у любого эпатажного деятеля. Где-то его слушают с большим вниманием и удивлением. Где-то его сначала слушают, а потом изгоняют. Скандалы, видите ли! Отличие, разумеется, в том, что эпатаж — вовсе не цель Господа, просто он говорит чётко и ясно истинную правду. Он такой и есть и он готов идти до конца.

Отдельно, пожалуй, выделю лишь фразу: “Он же, прошед посреде них, идяше”. Чудесный образчик поведения благородного мужа, совершающего дела недеянием, я считаю.

Итак, Христос вышел на проповедь, и мы видим, как на первом этапе он ожидаем и, в целом, любим галилеянами. Однако ростки той толпы, которая будет через пару лет кричать ”Распни!” уже проклёвываются.