О разделении и кастах
Jan. 24th, 2010 03:41 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
honestas Тут в одном православном сообществе недавно нашлась ещё одна тема для холивара почти классического, если не сказать — эпического.
Я был весьма удивлён ходом обсуждения, потому что люди вполне, на первый взгляд, вменяемые(вводило в заблуждение спокойствие их высказываний, в большинстве своём не скатывавшихся в истерический визг) озвучивали такую дикую точку зрения, такое превосходство субботы над человеком, такую лёгкость в распоряжении чужой жизнью и чужим выбором, что в первый момент я побежал измерять собственную температуру: не болен ли я?
По здравом размышлении, впрочем, я увидел несколько обстоятельств, которые как-то выскользнули из обсуждения. Будучи уже не в том интернет-возрасте, когда осознание того, что в интернете кто-то неправ, заставляет сердце биться втрое чаще, а клавиатуру ставит под угрозу физического разрушения, я не очень хочу вступать в дискуссию в этом самом сообществе под тем самым соообщением. Однако, чтобы чётко сформулировать для самого себя(и для тех, кто захочет прочитать) собственную точку зрения, я означенные выше несколько обстоятельств озвучу.
Итак, мы имеем некое общество, в котором существует минимум две неравнозначные категории людей, назовём их категориями А и Б. "А" является привилегированной категорией, "Б" — унижаемой и притеснямой. Очень сильно притесняемой. Переход из Б в А невозможен вообще, переход из А в Б осуществляется простым контактом представителя А и Б. Например, употреблением пищи из одного сосуда.
И вот в это общество приходит священник с Чашей. Он находит последователей как среди А-людей, так и среди Б-людей. Те же, кто не становятся христианами, никакой ненависти собственно к христианам и христианству не испытывают.
После крещения все обратившиеся хотят причаститься. И тут оказывается, что причастие состоит в употреблении некоего количества хлеба, воды и вина. Из — в общем случае — одного сосуда. Логично, однако, предположить, что по крайней мере в первое время общее число христиан в таком обществе будет являться пренебрежимым меньшинством. Т.е., все А-люди после причащения становятся в глазах своих неверующих соседей Б-людьми. После чего их условия жизни коренным образом ухудшаются. Я даже, делая кальку с английского, сказал бы — "драматически ухудшаются".
Тут люди, которые заботятся о людях, а не о буковках, делают предположение, что, может быть, стоит иметь две чаши — по одной для каждой группы внутри общины. А люди, которые, напротив, умеют только читать, говорят "еда разделися Христос?" и параллелепипедально дефекацируют одновременно с метанием икры.
Но давайте посмотрим на проблему ближе. Разве из разного хлеба содержимое разных чаш? Разве священник после причащения всех верных не потребляет обе? Не видят ли здесь уважаемые защитники буковок именно что объединения прежде разделённого? Из одного вышло и к одному вернулось — отлично, я считаю.
Открываем Евангелие и читаем:"Подобно есть Царство Небесное закваске, которую женщина скрыла в пяти мерах муки и поставила, пока всё не скисло". Не костру, который тут же пожрал предложенное ему сухое дерево. Не воде, которую вылили на курицу и курица стала целиком мокрой. Закваске. Постепенно. Не лихоматом. Неужели не ясно?
Читаем дальше. "Подобно есть также Царство Небесное жемчужине, которую купец увидел, и пошёл, продал всё, что у него было, и купил её". Внимательно следим — купец сам пошёл, сам продал, сам купил жемчужину. Не мастера продаж быстренько набросали договор обмена. Не было так, что купец утром проснулся, а у него ничего не осталось в собственности, кроме жемчужины, на которую он вчера на базаре глаз положил. Он сам, полностью осознавая, что делает, сделал именно то, что сделал. Купец покупал именно жемчужину, и платил за жемчужину. Ему не выставили после покупки жемчужины счёт за интимные услуги, оказанные его двоюродному брату.
Исповедничество, к которому толкают строгие ревнители равенства и братства, не является исповедничеством вообще. Действительно — остальные А-люди не имеют никаких претензий к христианству как к таковому. Они гнобят "осквернившихся" собратьев за то, что они теперь Б-люди, а не за то, что они христиане. Даже отказ от христианства уже ничего не исправит в положении А-человека, ставшего Б-человеком.
Давайте разделять кислое и длинное. Есть разделение между людьми и людьми и есть разделение между людьми и Богом. Разделение между А и Б — это разделение между людьми и людьми. Причастие — это преодоление разделения между людьми и Богом. Исповедничество и мученичество — это отказ от утраты единства с Богом, прежде всего.
Это очень яркая деталь, её нельзя упускать из виду: мотивом к употреблению пищи А-человеком из одной посуды с Б-человеком должна быть любовь к этому Б-человеку. Только в этом случае поступок логичен. Но помилуйте, вы только что крестили этих людей, они ещё и шагу по-христиански ступить не умеют, они ещё окружающих А-людей любить не научились — а вы уже требуете от них, чтобы они жертвовали для Б-людей большей частью своего благополучия!
Ещё одна интересная деталь. Сравним стандартную ситуацию времён гонений на христианство и наш случай. Что мы видим в ранней Церкви? Некого человека обвинили в том, что он христианин, и на прямой вопрос он подтвердил обвинение. Дальше ему градоначальник (ну пусть, для примера) говорит:"Или ты говоришь, что ты не христианин, и тебе ничего не будет, или тебе будет очень-очень плохо". Христианин не отрекается от своей веры, и градоначальник приказывает его мучить.
Что же у нас? Вопрос "христианин ты или нет?" задаёт священник с единственной чашей на всех. А вот наказание за упорство в вере приходит совершенно с другой стороны. Т.е., во-первых, священник становится в позицию главного мучителя, а во-вторых, происходит странное растождествление градоначальника и мучителей. Кто-то может считать, что священник остался пушистеньким, но мне так не кажется: в отличие от крестившего того, кто потом стал мучеником в ранней Церкви, священник-одночашец не несёт тех же рисков, что и крещаемый. Ни единого. Он пришёл и ушёл, а Б-людям здесь жить.
Да и вообще — как можно требовать от людей, фактически, сначала совершить подвиги веры, а потом уже получить благодать христову? Давайте уже как-то учиться читать хотя бы Священное Писание. Сначала Христос приходит в лодку к Петру, а потом он уже "Камень Веры", не наоборот. Сначала у Павла свет и голос, а уже потом он становится "всем для всех". Чтобы десять талантов принесли ещё десять талантов, нужно, чтобы первые десять талантов таки существовали. Наш господин, конечно, жнёт, где не он сеял, но по сравнению с теми, кто пытается жать там, где не сеял никто, он выглядит предельно милосердным. Замечу также, что пытающиеся жать до сева выглядят также полнейшими тупицами.
Вместе с тем я, конечно, против разделения людей на касты, мне это отвратительно. И я готов предложить следующий компромиссный вариант. Пусть чаши будет две, пусть. Но священник должен объяснить, почему их две, должен подробно рассказать, почему он делает такой шаг, где именно здесь снисхождение, где именно здесь ещё мукà, а где уже тесто. И пусть те А-люди, которые не готовы ещё квасить собственное общество, растворяя барьер между А и Б, причащаются из отдельной чаши. А те, кто готов пойти против общества, те, кто чётко осознаёт, что именно они делают, те, кому, может, тоже тошнотно видеть своих братьев второсортными — пусть они причащаются из той же чаши, что и Б. Пусть это будет их осознанный выбор, а не чей-то ещё.
И тогда однажды вырастет такое большое дерево, что множество птиц совьют на нём гнёзда.
Я был весьма удивлён ходом обсуждения, потому что люди вполне, на первый взгляд, вменяемые(вводило в заблуждение спокойствие их высказываний, в большинстве своём не скатывавшихся в истерический визг) озвучивали такую дикую точку зрения, такое превосходство субботы над человеком, такую лёгкость в распоряжении чужой жизнью и чужим выбором, что в первый момент я побежал измерять собственную температуру: не болен ли я?
По здравом размышлении, впрочем, я увидел несколько обстоятельств, которые как-то выскользнули из обсуждения. Будучи уже не в том интернет-возрасте, когда осознание того, что в интернете кто-то неправ, заставляет сердце биться втрое чаще, а клавиатуру ставит под угрозу физического разрушения, я не очень хочу вступать в дискуссию в этом самом сообществе под тем самым соообщением. Однако, чтобы чётко сформулировать для самого себя(и для тех, кто захочет прочитать) собственную точку зрения, я означенные выше несколько обстоятельств озвучу.
Итак, мы имеем некое общество, в котором существует минимум две неравнозначные категории людей, назовём их категориями А и Б. "А" является привилегированной категорией, "Б" — унижаемой и притеснямой. Очень сильно притесняемой. Переход из Б в А невозможен вообще, переход из А в Б осуществляется простым контактом представителя А и Б. Например, употреблением пищи из одного сосуда.
И вот в это общество приходит священник с Чашей. Он находит последователей как среди А-людей, так и среди Б-людей. Те же, кто не становятся христианами, никакой ненависти собственно к христианам и христианству не испытывают.
После крещения все обратившиеся хотят причаститься. И тут оказывается, что причастие состоит в употреблении некоего количества хлеба, воды и вина. Из — в общем случае — одного сосуда. Логично, однако, предположить, что по крайней мере в первое время общее число христиан в таком обществе будет являться пренебрежимым меньшинством. Т.е., все А-люди после причащения становятся в глазах своих неверующих соседей Б-людьми. После чего их условия жизни коренным образом ухудшаются. Я даже, делая кальку с английского, сказал бы — "драматически ухудшаются".
Тут люди, которые заботятся о людях, а не о буковках, делают предположение, что, может быть, стоит иметь две чаши — по одной для каждой группы внутри общины. А люди, которые, напротив, умеют только читать, говорят "еда разделися Христос?" и параллелепипедально дефекацируют одновременно с метанием икры.
Но давайте посмотрим на проблему ближе. Разве из разного хлеба содержимое разных чаш? Разве священник после причащения всех верных не потребляет обе? Не видят ли здесь уважаемые защитники буковок именно что объединения прежде разделённого? Из одного вышло и к одному вернулось — отлично, я считаю.
Открываем Евангелие и читаем:"Подобно есть Царство Небесное закваске, которую женщина скрыла в пяти мерах муки и поставила, пока всё не скисло". Не костру, который тут же пожрал предложенное ему сухое дерево. Не воде, которую вылили на курицу и курица стала целиком мокрой. Закваске. Постепенно. Не лихоматом. Неужели не ясно?
Читаем дальше. "Подобно есть также Царство Небесное жемчужине, которую купец увидел, и пошёл, продал всё, что у него было, и купил её". Внимательно следим — купец сам пошёл, сам продал, сам купил жемчужину. Не мастера продаж быстренько набросали договор обмена. Не было так, что купец утром проснулся, а у него ничего не осталось в собственности, кроме жемчужины, на которую он вчера на базаре глаз положил. Он сам, полностью осознавая, что делает, сделал именно то, что сделал. Купец покупал именно жемчужину, и платил за жемчужину. Ему не выставили после покупки жемчужины счёт за интимные услуги, оказанные его двоюродному брату.
Исповедничество, к которому толкают строгие ревнители равенства и братства, не является исповедничеством вообще. Действительно — остальные А-люди не имеют никаких претензий к христианству как к таковому. Они гнобят "осквернившихся" собратьев за то, что они теперь Б-люди, а не за то, что они христиане. Даже отказ от христианства уже ничего не исправит в положении А-человека, ставшего Б-человеком.
Давайте разделять кислое и длинное. Есть разделение между людьми и людьми и есть разделение между людьми и Богом. Разделение между А и Б — это разделение между людьми и людьми. Причастие — это преодоление разделения между людьми и Богом. Исповедничество и мученичество — это отказ от утраты единства с Богом, прежде всего.
Это очень яркая деталь, её нельзя упускать из виду: мотивом к употреблению пищи А-человеком из одной посуды с Б-человеком должна быть любовь к этому Б-человеку. Только в этом случае поступок логичен. Но помилуйте, вы только что крестили этих людей, они ещё и шагу по-христиански ступить не умеют, они ещё окружающих А-людей любить не научились — а вы уже требуете от них, чтобы они жертвовали для Б-людей большей частью своего благополучия!
Ещё одна интересная деталь. Сравним стандартную ситуацию времён гонений на христианство и наш случай. Что мы видим в ранней Церкви? Некого человека обвинили в том, что он христианин, и на прямой вопрос он подтвердил обвинение. Дальше ему градоначальник (ну пусть, для примера) говорит:"Или ты говоришь, что ты не христианин, и тебе ничего не будет, или тебе будет очень-очень плохо". Христианин не отрекается от своей веры, и градоначальник приказывает его мучить.
Что же у нас? Вопрос "христианин ты или нет?" задаёт священник с единственной чашей на всех. А вот наказание за упорство в вере приходит совершенно с другой стороны. Т.е., во-первых, священник становится в позицию главного мучителя, а во-вторых, происходит странное растождествление градоначальника и мучителей. Кто-то может считать, что священник остался пушистеньким, но мне так не кажется: в отличие от крестившего того, кто потом стал мучеником в ранней Церкви, священник-одночашец не несёт тех же рисков, что и крещаемый. Ни единого. Он пришёл и ушёл, а Б-людям здесь жить.
Да и вообще — как можно требовать от людей, фактически, сначала совершить подвиги веры, а потом уже получить благодать христову? Давайте уже как-то учиться читать хотя бы Священное Писание. Сначала Христос приходит в лодку к Петру, а потом он уже "Камень Веры", не наоборот. Сначала у Павла свет и голос, а уже потом он становится "всем для всех". Чтобы десять талантов принесли ещё десять талантов, нужно, чтобы первые десять талантов таки существовали. Наш господин, конечно, жнёт, где не он сеял, но по сравнению с теми, кто пытается жать там, где не сеял никто, он выглядит предельно милосердным. Замечу также, что пытающиеся жать до сева выглядят также полнейшими тупицами.
Вместе с тем я, конечно, против разделения людей на касты, мне это отвратительно. И я готов предложить следующий компромиссный вариант. Пусть чаши будет две, пусть. Но священник должен объяснить, почему их две, должен подробно рассказать, почему он делает такой шаг, где именно здесь снисхождение, где именно здесь ещё мукà, а где уже тесто. И пусть те А-люди, которые не готовы ещё квасить собственное общество, растворяя барьер между А и Б, причащаются из отдельной чаши. А те, кто готов пойти против общества, те, кто чётко осознаёт, что именно они делают, те, кому, может, тоже тошнотно видеть своих братьев второсортными — пусть они причащаются из той же чаши, что и Б. Пусть это будет их осознанный выбор, а не чей-то ещё.
И тогда однажды вырастет такое большое дерево, что множество птиц совьют на нём гнёзда.
