(no subject)
May. 16th, 2007 01:57 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
honestas...Крышка старинных карманных часов захлопнулась с приятным щелчком. Скоро девять. Профессор Гэллид стоял в южном приделе, привычно отмечая, как меняется храм с появлением мальчиков - будто в пыльную, сумрачную комнату запустили с полсотни неистовых солнечных зайчиков, проворных, озорных и опасных. Сегодня ему нужен был Питер Уоллес, третьеклассник.
Профессор часто бывал в этом храме и редко - в школе, которой принадлежал храм. Всё дело было в том, что дети редко бывали заказчиками у профессора.
Шумная толпа детей затихла, подчинившись тишине, царившей в храме. Ученики третьего класса частной школы Энивершира выстроились на хорах в три ряда и принялись ждать учителя, которому никак не удавалось найти нужную папку в шкафу. Наконец, папка была найдена, и занятие началось.
- К сегодняшнему дню, дети, вы должны были разобрать до конца Requiem композитора Керубини.
Школа была музыкальной. Владелец школы отбирал среди сирот из приютов самых способных - и давал им образование. У мальчишек не было никого, кроме учителей в школе и ничего в жизни, кроме музыки.
Органист занял свое место. Учитель, мистер Уильям Джонсон, выпускник лондонской консерватории, поправил очки, вскинул руки в регентском жесте и начал распевку.
Питер Уоллес стоял в альтах. "Ма-мэ-ми..." Мальчик совсем недавно осиротел - месяца за два до того, как попасть в школу. Холера забрала родителей. Сердечный приступ отомстил старой тётке за то, что она спасла Питера, забрав его к себе.
- Мистер Уоллес! - мальчик вздрогнул, поднял глаза и встретился с пристальным взглядом мистера Джонсона. - Мистер Уоллес, будьте добры петь вместе со всеми.
- А теперь открываем партии, - сказал регент и, подавая пример, открыл партитуру на своем пюпитре.
Зашуршала бумага и через пару секунд строй третьеклассников встопорщился тетрадками. Мистер Джонсон кивнул органисту, взмахнул руками в ауфтакте.
Реквием. Питер уже дважды слышал эту службу, правда, других композиторов. Слёзы невольно навёртывались ему на глаза, а горло то и дело перехватывали спазмы. Когда надо было отдавать последнее целование родителям, он испугался и выбежал вон из церкви. Не узнал своих родителей - их лица осунулись, черты уродливо заострились.
- Стоп-стоп! Питер, что вы поете? - Джонсон сердито блеснул очками. - Слушайте, пожалуйста себя! Из-за мистера Уоллеса, с третьей цифры. - хор снова запел.
Отец Уоллеса был железнодорожным инженером. Мать работала на дому - переписывала официальные бумаги. Они мечтали через пару лет купить маленький домик на восточном побережье и жить там долго и счастливо. Не сложилось...
Профессор Гэллид смотрел на заказчика, и сердце его наполнялось жалостью. "Бедняга! Он ведь один, совсем один! Видимо, я не зря здесь. Но нужно ещё немного подождать, ещё не время," - и профессор снова скрылся за колонной.
И в самом деле, Уоллес очень страдал от одиночества. Сиротство - школа жестокости. Сироты - не очень хорошие товарищи. Сироте не уделяют внимание лично - только под раздачу, только вместе со всеми, первый урывает самый сладкий кусок. Они постоянно замкнуты на себе - ощущая свою ненужность, они обманывают себя, уделяя свое внимание только самим себе. "Мама не была такой," - думал Питер. Он вспоминал, как его мать читала ему книжки. "Шалтай-Болтай сидел на стене..." Или как они втроем с отцом выезжали из душного, грязного Лондона в деревеньку, где жила тётка. Там было поистине чудесно - холмистые равнины, по которым можно было целыми днями бегать, деревенские друзья... А если хорошо попросить отца, то он сделает воздушного змея.
Питер думал, что вот, его родители умерли - и теперь он никому не скажет "мама" так, с тем чувством, как говорил это слово своей настоящей матери. Но ведь тогда получается, что вместе со смертью матери умерло и слово "мама", принадлежавшее Питеру. Умерла часть его. И ещё часть - с отцом. Те чувства, которые они пробуждали в Питере, те слова, которые он произносил в их адрес - всё это умерло, умерло...
Словно и в самом деле трубы ангелов, хор звучал таинственно и грозно. Страшный день, день гнева для Питера уже наступил - всё, что было ему дорого, растаяло в одночасье.
Питер заглянул в свои ноты. Строгие, будто ступени готического храма, ноты складывались в столь же строгую мелодию. Потемнев до самого тёмного ужаса, она вдруг внезапно просветлела, будто сквозь тьму пробился луч восходящего солнца, будто на самом дне отчаяния оказалось счастье.
"Dona eis requiem", - повторил шёпотом профессор. Солнце, сместившись, заглянуло в круглое окно в стене алтаря над распятием. Сноп света упал на профессора и ослепил его. "Пора!", - решил он.
Ряды скамеек. Витая лестница на хоры. Пересчитав завитки один за другим, профессор поднялся к третьеклассникам.
- Здравствуйте, мистер Уоллес, - опускаясь перед мальчиком на одно колено, промолвил Гэллид. - Ваше время пришло. Не скорбите, скоро вы увидите своих родителей. У них, как в недалёком будущем и у вас - всё в порядке.
И он потрепал Питера по щеке.
Питер не услышал его слов. Он плакал. Плакал без слёз, потому что слёзы кончились. Плакал беззвучно, потому что рыдания умерли.
- Мистер Уоллес! - испуганный голос мистера Джонсона долетел до слуха Уоллеса словно через ватную стену. - Мистер Уоллес!
Питер медленно заваливался назад и вбок. Его поддержали товарищи, а подоспевший регент, коснувшись лба Питера, промолвил:"Э, да ты совсем болен, брат!", - и на руках вынес его из храма.
Через три дня он встретился с родителями.
На похоронах Питера пели ученики старших классов. То один из них, то другой, поклонившись регенту и стыдливо прикрыв глаза рукой тихонько выходил из храма. Дети отпевали ребёнка.
Невидимый, профессор Гэлид коленопреклонённо молился у закрытого гроба школьника.
Полный текст реквиема с переводом лежит здесь.
Профессор часто бывал в этом храме и редко - в школе, которой принадлежал храм. Всё дело было в том, что дети редко бывали заказчиками у профессора.
Шумная толпа детей затихла, подчинившись тишине, царившей в храме. Ученики третьего класса частной школы Энивершира выстроились на хорах в три ряда и принялись ждать учителя, которому никак не удавалось найти нужную папку в шкафу. Наконец, папка была найдена, и занятие началось.
- К сегодняшнему дню, дети, вы должны были разобрать до конца Requiem композитора Керубини.
Школа была музыкальной. Владелец школы отбирал среди сирот из приютов самых способных - и давал им образование. У мальчишек не было никого, кроме учителей в школе и ничего в жизни, кроме музыки.
Органист занял свое место. Учитель, мистер Уильям Джонсон, выпускник лондонской консерватории, поправил очки, вскинул руки в регентском жесте и начал распевку.
Питер Уоллес стоял в альтах. "Ма-мэ-ми..." Мальчик совсем недавно осиротел - месяца за два до того, как попасть в школу. Холера забрала родителей. Сердечный приступ отомстил старой тётке за то, что она спасла Питера, забрав его к себе.
- Мистер Уоллес! - мальчик вздрогнул, поднял глаза и встретился с пристальным взглядом мистера Джонсона. - Мистер Уоллес, будьте добры петь вместе со всеми.
- А теперь открываем партии, - сказал регент и, подавая пример, открыл партитуру на своем пюпитре.
Зашуршала бумага и через пару секунд строй третьеклассников встопорщился тетрадками. Мистер Джонсон кивнул органисту, взмахнул руками в ауфтакте.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
Te decet hymnus, Deus, in Sion,
et tibi reddetur votum in Jerusalem.
et lux perpetua luceat eis.
Te decet hymnus, Deus, in Sion,
et tibi reddetur votum in Jerusalem.
Реквием. Питер уже дважды слышал эту службу, правда, других композиторов. Слёзы невольно навёртывались ему на глаза, а горло то и дело перехватывали спазмы. Когда надо было отдавать последнее целование родителям, он испугался и выбежал вон из церкви. Не узнал своих родителей - их лица осунулись, черты уродливо заострились.
- Стоп-стоп! Питер, что вы поете? - Джонсон сердито блеснул очками. - Слушайте, пожалуйста себя! Из-за мистера Уоллеса, с третьей цифры. - хор снова запел.
Отец Уоллеса был железнодорожным инженером. Мать работала на дому - переписывала официальные бумаги. Они мечтали через пару лет купить маленький домик на восточном побережье и жить там долго и счастливо. Не сложилось...
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
et lux perpetua luceat eis.
Профессор Гэллид смотрел на заказчика, и сердце его наполнялось жалостью. "Бедняга! Он ведь один, совсем один! Видимо, я не зря здесь. Но нужно ещё немного подождать, ещё не время," - и профессор снова скрылся за колонной.
И в самом деле, Уоллес очень страдал от одиночества. Сиротство - школа жестокости. Сироты - не очень хорошие товарищи. Сироте не уделяют внимание лично - только под раздачу, только вместе со всеми, первый урывает самый сладкий кусок. Они постоянно замкнуты на себе - ощущая свою ненужность, они обманывают себя, уделяя свое внимание только самим себе. "Мама не была такой," - думал Питер. Он вспоминал, как его мать читала ему книжки. "Шалтай-Болтай сидел на стене..." Или как они втроем с отцом выезжали из душного, грязного Лондона в деревеньку, где жила тётка. Там было поистине чудесно - холмистые равнины, по которым можно было целыми днями бегать, деревенские друзья... А если хорошо попросить отца, то он сделает воздушного змея.
Питер думал, что вот, его родители умерли - и теперь он никому не скажет "мама" так, с тем чувством, как говорил это слово своей настоящей матери. Но ведь тогда получается, что вместе со смертью матери умерло и слово "мама", принадлежавшее Питеру. Умерла часть его. И ещё часть - с отцом. Те чувства, которые они пробуждали в Питере, те слова, которые он произносил в их адрес - всё это умерло, умерло...
Dies irae, dies illa,
solvet saeclum in favilla!
solvet saeclum in favilla!
Словно и в самом деле трубы ангелов, хор звучал таинственно и грозно. Страшный день, день гнева для Питера уже наступил - всё, что было ему дорого, растаяло в одночасье.
Питер заглянул в свои ноты. Строгие, будто ступени готического храма, ноты складывались в столь же строгую мелодию. Потемнев до самого тёмного ужаса, она вдруг внезапно просветлела, будто сквозь тьму пробился луч восходящего солнца, будто на самом дне отчаяния оказалось счастье.
Huic ergo parce, Deus,
pie Jesu Domine:
dona eis requiem. Amen.
pie Jesu Domine:
dona eis requiem. Amen.
"Dona eis requiem", - повторил шёпотом профессор. Солнце, сместившись, заглянуло в круглое окно в стене алтаря над распятием. Сноп света упал на профессора и ослепил его. "Пора!", - решил он.
Ряды скамеек. Витая лестница на хоры. Пересчитав завитки один за другим, профессор поднялся к третьеклассникам.
Fac eas, Domine,
de morte transire ad vitam,
quam olim Abrahae promisisti
et semini eius.
de morte transire ad vitam,
quam olim Abrahae promisisti
et semini eius.
- Здравствуйте, мистер Уоллес, - опускаясь перед мальчиком на одно колено, промолвил Гэллид. - Ваше время пришло. Не скорбите, скоро вы увидите своих родителей. У них, как в недалёком будущем и у вас - всё в порядке.
И он потрепал Питера по щеке.
Питер не услышал его слов. Он плакал. Плакал без слёз, потому что слёзы кончились. Плакал беззвучно, потому что рыдания умерли.
- Мистер Уоллес! - испуганный голос мистера Джонсона долетел до слуха Уоллеса словно через ватную стену. - Мистер Уоллес!
Питер медленно заваливался назад и вбок. Его поддержали товарищи, а подоспевший регент, коснувшись лба Питера, промолвил:"Э, да ты совсем болен, брат!", - и на руках вынес его из храма.
Через три дня он встретился с родителями.
***
На похоронах Питера пели ученики старших классов. То один из них, то другой, поклонившись регенту и стыдливо прикрыв глаза рукой тихонько выходил из храма. Дети отпевали ребёнка.
Невидимый, профессор Гэлид коленопреклонённо молился у закрытого гроба школьника.
Lux aeterna luceat eis, Domine,
cum sanctis tuis in aeternam,
quia pius est.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
cum sanctis tuis in aeternam,
quia pius est.
Requiem aeternam dona eis, Domine,
et lux perpetua luceat eis.
Полный текст реквиема с переводом лежит здесь.
