honestas | Об исходе домой (Reply)

Сегодня мы в очередной раз вспоминаем, как Христос вошёл в предпасхальный Иерусалим, словно кусочек мела в перегретый дистиллят. Событие само по себе такой величины, что все частности будто стираются. Интересно, что синоптики не пишут о лазаревом воскрешении. Возможно, они не видели такой явной причинно-следственной цепочки, какую выделил Иоанн. Наверное, они исходили из того, что Господь своими действиями в целом не оставил никому из иудеев возможности сохранять нейтралитет: тот, кто не с ним, тот наверняка против него.

Ученики чувствуют большое воодушевление — вернее, бурлит адреналин. Вспомним, как Фома, по свидетельству Иоанна, отнёсся к путешествию в Вифанию: “Пойдём, и умрём с ним там!” Так что для встречающих иерусалимлян, конечно, всё выглядело довольно позитивно, а вот сами Двенадцать, мне кажется, были в таком состоянии, когда страшно до ужаса, но надо, поэтому прёшь на адреналине вперёд. И шутки чересчур жёсткие и немного деланные. И любая мелочь вызывает истеричный смех. И все говорят чуть громче, чем это на самом деле нужно. И любая эмоция чёткая, резкая, нарочитая. И краски мира вокруг ярки, а об очертания можно порезаться, словно реальность стала одним большим HDR-кадром.

Спаситель входит в Иерусалим верхом на осле. В наше время он воспользовался бы новеньким логанчиком. А все ожидали, что он приедет на Майбахе.

Отмечу также — пока не ушёл безвозвратно вперёд по тексту — неназванных благотворителей, которые снабдили Христа транспортным средством. Это хорошо согласуется с концепциями Павла, что в Церкви одни пророки, другие учители, третьи благотворители, каждому свой дар, каждому свой путь, но цель одна.

Войдя в город, Иисус выражает глубокое сожаление о том, что полного контакта с иудеями так и не случилось. Он пришёл потушить пожар, спасти всех, но глупые дети забились по углам и задыхаются, не идя на зов Спасителя. Приходится собирать остатки, кого есть, жалкий процент. Жалко остальных.

Ещё один важный момент в этом месте — теодицея. Если всё-всё-всё на свете случается исключительно по прямому Божественному произволению, то тогда слёзы Иисуса над Иерусалимом выглядят несколько, хм... мде. Да не будет, братие! Хрупкая, ажурная конструкция событий, которая сделала возможным приход в наш мир Христа, несомненно включала в себя возможность нового Исхода. Другое дело, что проникнуть силой сквозь лёд человеческих сердец Господь не в состоянии. За всю историю человечества нашлось лишь весьма ограниченное количество слабых точек, которые позволили хоть как-то взломать нашу бронированную защиту от нашего Творца. К сожалению, люди не выбрали сценарий, при котором эти точки размножаются лавинообразно. Люди выбрали другое.

Вообще, можно задать очень интересный вопрос: а что есть благо? Отсутствие ли это страданий? Если так, то проще было бы долбануть Адама с Евой Пречистой Молнией и попробовать ещё разок, заново. И потом, вспомните: всегда ли отсутствие страданий — благо(воспользуемся на секунду наивным пониманием термина)? Когда вы выговариваете ребёнку за проступок, стараясь пробудить в нём совесть — а значит, и муки этой совести — вы заставляете его страдать. Но благо ли это — быть с живой совестью?

Благо — наличие ли это бескрайнего наслаждения? Но тогда не кажется ли вам, други, что Бог в этом случае превращается в этакого драг-дилера?

Соответствие действий творящего благо нашим собственным интересам? А в чём наш глобальный, человеческий интерес? Всё-таки, страдание и наслаждение — это не “что”, это “как”, они вряд ли могут быть целью. Однако, никакое развитие и никакое усложнение структуры не может быть целью, если только мы не поставим куда-нибудь в этом мире Бога: иначе оно обречено истлеть рано или поздно. Вся торговля мнасами бессмысленна, если царь никогда не вернётся. Что же тогда, что?

А? Э-э!

Разумеется, я не буду никого вводить в заблуждение, говоря, будто знаю правильный ответ. Тем не менее, мне кажется, что суть блага — в соответствии. Нам нравятся какие-то произведения искусства, нас волнует поэзия и приподнимает от земли музыка — почему? Почему мы любим быстрое, плавное, сильное? Почему мы — все! — так помешаны на совершенстве?

Это тоска по дому, я считаю. Господь вышел в мир, чтобы позвать своих детей домой: он уже накрыл стол.

Иудеи вот не пошли. А мы? Продолжим играть в самостоятельность и самодостаточность?