О большой тройке
По поводу смирения, ложно понимаемого как бесхребетность, имею аргументированно возразить следующее: “Аще согрешит к тебе брат твой, запрети ему”. Я прошу оценить тонкое различие: не “снеси молчаливо”, но и не “отомсти оком за око”. Запрети. Я знаю, что это “ложный друг переводчика”, но в Евангелии есть хороший пример такого запрещения: запрещение погоде топить лодку с апостолами. “Умолкни, перестань!”, — говорит Христос расшалившемуся озеру, что вполне годится и для ближнего.
Что есть вера? Не есть ли это отсутствие удивления? Иначе почему бы Спаситель сразу после нестандартного агрономического совета говорит о рабе, который, отпахав, приходит и служит господину, не требуя за это дополнительной похвалы? Эти три — вера, смирение и кротость — кажутся мне связанными вместе в тугой пучок. Лишь смиренный в состоянии принять то, что течёт ему навстречу в потоке времени. Чтобы принять это, нужна вера, которая есть, в частности, доверие Богу, который не даст нас в обиду, если что, но и скучать не позволит. Дух же смиренного кроток, ибо невозмутим ничем внешним, ибо внешнее воспринимается как ещё один спортивный барьер в забеге с препятствиями.
История о десяти прокажённых не так проста, как кажется на первый взгляд. Господь очищает всех десятерых, посылая их к (иудейским) священникам. Натурально, все десять поворачиваются и идут в указанном направлении. Внимание, вопрос, однако: самарянин-то куда намылился? Что ему до иудеев? И тем не менее, он, не рассуждая, идёт. Лишь заметив, что исцелён, он, очевидно, приходит в себя и понимает, что для него дальнейшее путешествие не имеет смысла.
Прокажённым не надо было идти ни к каким священникам на самом-то деле, всего лишь вернуться и поблагодарить. Христианину не надо рисовать пентаграммы и ломать шею чёрному петуху для обретения дополнительного мистического опыта: царство Божие для него наступает ровно с того момента, как он обретает смирение, и находится внутри него, как закваска в тесте.
Что, конечно, не отменяет того факта, что однажды — any day now! — молнией блеснёт с неба Сын Человеческий и, как падальщики к трупу, соберутся к нему все концы земли.
Ей, гряди, Господи Иисусе!