honestas | О правилах поведения побитых и окраденных

Вот я-то постарался в прошлой главе, слова нашёл сильные да интересные, апостола Луку покритиковал, ага. А в десятой главе Господь — и евангелист с его помощью — прямо таки взяли и отняли у меня последнее, что я мнил принадлежащим себе.

Их теперь семьдесят, изгоняющих и исцеляющих. Они ходят парами.

Семьдесят.

Сорок восемь полюсов головной боли у Ирода.

Воистину, блажены очи, видевшие это, и многие хотели бы стать очевидцами происходившему тогда, но не повезло им с датой рождения. Тем не менее, даже чудотворения по большому счёту — тщета и преходящее. Главное чудо, которое случилось с апостолами — они встретили Христа. Это чудо в наше время доступно любому желающему. Желающих только не особо много почему-то, но это уже проблемы строго индейцев.

Вторая тема главы — притча о добром самарянине. Любопытно, что Христос возвращает вопрос обратно искушающему книжнику. Мне кажется, что здесь имеется чёткое указание на то, что уровень у каждого свой. Если бы книжник был не такой продвинутый и ответил в духе “не обижай родных и приноси регулярно жертвы в храме”, то ему всё равно было бы сказано: “Вот, молодец! Сам знаешь, что надо делать, а дурака разыгрываешь”.

Однако ж, книжник сказал то, что сказал, а ближнего Христос определил весьма любопытно. Если бы он хотел сказать, что “даже самарянин, хоть и язычник немного, тебе ближний”, то самарянином был бы впадший в разбойники. Вместо этого мы видим что? Правильно, пострадавший от нападения — правоверный иудей, а ближним он является для проходившего мимо кришнаита. Что из этого следует — честно, не знаю. Каноническую трактовку, думаю, помнят все, а какого-то нового прочтения в рамках традиции мне не видится, кроме, пожалуй, того, что любовь и милосердие к ближнему — это вообще внерелигиозное понятие и быть друг другу человеками обязаны все люди. Ну и потоптаться по национальной гордости, это да. Впадший в разбойники вудуист вызвал бы у книжника что угодно, только не сострадание, а услышав, что еврей снизошёл до дел милосердия по отношению к поганому, книжник бы либо завопил о нарушении закона, либо раздулся бы от гордости, мол, вот мы какие, иудеи, добрые.

Хотя... Вы знаете, а до меня дошло! Прямо пока писал — дошло! Не буду переписывать вышележащего — мне кажется, там осталась дорожка рассуждений, приведшая меня заключению, которое я сейчас изложу.

Почему-то всегда считается, что любовь проявляет самарянин, а он-то как раз проявляет милосердие. Кто же любит в этой притче ближнего, как самого себя? Вот, при дороге лежит побитый разбойниками еврей. Мимо проходит священник. Формально он ему ближний, но на самом-то деле между ними нет никакой близости: священник оставляет его лежать. Странно было бы любить такого священника. То же самое с левитом. Но следом приходит самарянин, тот, кого побитый, по идее, будучи евреем, ненавидит настолько, что не хочет прикасаться к нему. И самарянин относится к побитому по-человечески. Что осталось за кадром в притче? Правильно, благодарность побитого. Который полюбил самарянина, как самого себя, потому что тот помог ему в трудную минуту. Так что “иди и твори так же” — так же, как впавший в разбойники, а не как самарянин. Иди и смотри, кто к тебе добр, люби его за это независимо от его расовой и религиозной принадлежности.

Боже, и это так на поверхности лежало! А я, как слепой, ходил мимо этого двадцать лет! “А кто мой ближний?” — спрашивает книжник, и Господь, ответив ему притчей, повторяет вопрос: “Кто ближний побитому?” — и книжник, умница, отвечает: “Сотворивший милость с ним.” Ах, мне стыдно, честное слово. Кстати, иносказательное толкование притчи, где Добрый Самарянин — это сам Христос, получает новую окраску, хотя и вполне ожидаемую, и в традиции.

Про Марфу, если честно, уже не так интересно. Есть такие хозяюшки, которые из своего хозяйничанья делают культ, а ведь и правда — разговор с гостем(особенно — с таким!) останется в памяти надолго, временами даже навсегда, а вот обед довольно быстро изойдёт афедроном и будет забыт.

”Простое евангелие, евангелие для всех” — так говорят о евангелии от Луки. Подозреваю, так говорят те, кто читал его не очень внимательно. Ничегошеньки оно не простое.

С заумью и символизмом Иоанна было в разы проще.