honestas | О радости распаковки рождественских подарков

Вторая глава у Луки очень короткая. Очень сжато, почти конспективно. Но при этом я не устаю удивляться тому, как и Луке, и Иоанну удаётся в такое малое количество слов втиснуть столько событий. И ладно бы только событий — ещё и исторического контекста, мыслей окружающих по поводу происходящего, отслеживаний связей вперёд и назад по тексту...

Вот поют ангелы, а вот поклоняются пастыри, не забыли про наречение имени, сославшись назад, на Гавриила, сретение, возвращение в Назарет, путешествие в Иерусалим. Две странички, а за ними — целая бездна вопросов.

Что за пастыри такие, что даже ночью не спят, стерегут стада, а заслышав весть о родившемся Спасителе от страшных ангелов, бегут проверить — в самом ли деле так? Вы вот себе представляете, скажем, работников дорожной службы, бросающих ночью свои трактора посреди дороги и бегущих за дальние гаражи, потому что им только что привиделось ангельское воинство? Как надо было ждать избавления, как надо было ощущать повреждённость мира, чтобы поступить так?

Лука явно проводит параллели между рождением Иоанна и Иисуса. И там, и там произносится пророчество над младенцем. Однако пророчество Захарии — в стихах, а пророчество Симеона — нет. Почему? Мне кажется, как раз потому, что в случае с пророчеством Захарии Лука имел дело с hearsay, с информацией из третьих рук, поэтому, зная общий смысл, красивенько переписал. В случае с Симеоном он имел непосредственного свидетеля сказанного. Кроме Марии, больше некому быть этим свидетелем, и Лука пожертвовал красотами речи ради того, чтобы вписать точную формулировку, как её помнила Богородица.

Проходит около двенадцати лет, и во время очередного путешествия святого семейства в Иерусалим Иисус теряется. Здесь опять чётко виден контакт евангелиста с Богородицей, потому что такие подробности наверняка остаются лишь в памяти родителей. Тем более, что ответом на объяснения Иисуса, почему он не идёт, как послушный мальчик, со всеми обратно в Назарет, является немое непонимание, о котором уж точно свидетельствовать некому, кроме испытавшего таковое.

Но вернёмся к содержанию его объяснения. “Зачем было вам искать Меня? Разве не знали, что Мне должно быть в доме Отца Моего?” Я вертел этот стих так и эдак, потому что в славянском тексте он выглядит лёгким неудовольствием, в Синодальном переводе — капризной дерзостью. Не укладывалось это у меня. Греческий подстрочник долго не хотел расставаться с секретом, но я его убедил. Дословно там написано, что отрока Иисуса логично искать “τοῖς τοῦ πατρός μου”. В английском есть подходящая конструкция, с помощью которой это можно перевести почти дословно: “Didn’t you guess I should be at my Father’s?”. То есть, никакого неудовольствия, никакой дерзости, одно искреннее недоумение, зачем было рыскать по всему Иерусалиму три дня, если заранее понятно, что рыбы живут в воде, лисы — в норах, а Сын Человеческий — в доме Отца своего. Очевидно, Иисус не бросил своих родителей ради ещё нескольких дней при храме, а в самом деле потерялся. Куда идти двенадцатилетнему в чужом городе? К родным, конечно же. К самым близким родным.

Сподоби и нас, Господи, с полным правом называть тебя: Отче!..